Владимир Березин. Русский путь и русский «Декамерон». У писателей сегодня есть выбор: стать клоунами или сценаристами // Литературная газета, 2018, №36 от 5-11 сентября, с. 10.

На ММКВЯ-2018 Владимир Березин представит сразу две книги: «Дорога на Астапово» и «Он говорит». О новых романах, проблемах современных фантастов и литературе в Сети писатель рассказал «ЛГ».

– В этом году у вас вышел новый роман – «Дорога на Астапово». Расскажите о нём немного. Что это за книга, для кого, зачем? И почему вы отправили своих героев именно по последнему пути Толстого?

Ну, наверное, это книга для умеющего читать. За остальным уследить невозможно.

В общем, это история про четырёх друзей, которые едут из Ясной Поляны в Астапово, повторяя последний путь Толстого. Они много говорят о Толстом, но ещё и окружающих их пространствах Центральной России. Так что это своего рода роман-путеводитель. Вот многие знают и любят роман «Трое в лодке, не считая собаки». Эта весёлая книга родилась из путеводителя по Темзе, который подрядился писать Джером-Джером, и следы путеводителя внимательному читателю там видны. У меня герои тоже много веселятся, но у нас история такая, что на одном перекрёстке дорог что-то смешное, а на другом – память о каких-то трагических обстоятельствах. В книге примерно двести сносок, указывающих на источники, примечания, карты, но всё же это именно роман.

– Практически одновременно с этой книгой в другом издательстве увидел свет ваш «фрактальный роман» «Он говорит»… Получается, вы работали над двумя книгами одновременно? Как вам удалось удержать в голове два столь разных замысла и не смешать их?

Это вы слишком добры ко мне. Такие проблемы бывают, когда рукописи выхватывают со стола знаменитого писателя как горячие пирожки. А я просто писал эти тексты по нескольку лет, переписывал, переставлял местами героев – это всё очень долго. Почему это «фрактальный роман»? Фракталы – это множества дробной размерности, ими можно описать ветки дерева или береговую линию, которая при увеличении масштаба открывает всё новые и новые повторяющиеся детали. «Он говорит» – это повествование внутри больницы. Когда русский человек становится откровенен? В дороге и в больничной палате. И вот люди, как дети в пионерском лагере, рассказывают случаи из своей жизни, эти рассказы дробятся, в них оказывается что-то общее, всё это звучит как хор тихих голосов, поющих об общей жизни. Это такой русский «Декамерон», если говорить с точки зрения композиции.

И там одни истории – смешные, а другие наводят ужас, потому что жизнь у нас такая. Но другой нет, и нужно её успеть рассказать. Что от нас остаётся? Истории, рассказанные нами и записанные кем-то.

– Кстати, о «фрактальном романе»... Большинство ваших книг сопровождается подобным примечанием в скобках – путевой роман, полярный роман, роман о летающем человеке… Для чего это делается?

Не знаю, – традиция. Может, я люблю литературный приём прошлого, когда аннотация выносилась в название. В идеале надо писать так: «Жизнь, необыкновенные и удивительные приключения Робинзона Крузо, моряка из Йорка, прожившего 28 лет в полном одиночестве на необитаемом острове у берегов Америки близ устьев реки Ориноко, куда он был выброшен кораблекрушением, во время которого весь экипаж корабля, кроме него, погиб, с изложением его неожиданного освобождения пиратами; написанные им самим».

– Вопрос к вам как к критику-фантастоведу: чем живёт и дышит современная фантастика? Можете выделить какие-то интересные тенденции, открытия?

Для начала я скажу, что я вовсе не фантастовед, я с фантастами много дружил, много их читал – ещё с детства, и считаю, что никакой границы межу фантастикой и не-фантастикой нет. Я писал рецензии на одни фантастические книги, а другие сочинял сам. Сейчас с этим жанром как везде: очень много дурно написанных романов. «Программист Синдерюшкин попадает в тело Сталина и вы­­игрывает Отечественную войну за год» или там «Космические пауки-2». Пространство читателей этих книг, то есть откровенного трэша, уменьшается. Возникает спрос на хорошо рассказанную историю – с живыми людьми, хоть и в фантастических обстоятельствах. Написанную без всякого косноязычия, без всяких «подъезжая к станции, с меня слетела шляпа». Они, эти авторы, есть, я их вижу, но далеко не всегда они называют себя «фантастами», чтобы не ассоциироваться с людьми, которые пишут то, что я упомянул выше. Я вот тоже стараюсь – но у меня писательский интерес специфический. Мне очень интересно такое фантастическое вещество СССР. Я не так давно написал очередной фрагмент большой книги, которая состоит из рассказов, связанных календарными праздниками. И вот там двое мальчишек слышат историю про то, как давным-давно сделали атомный самолёт, но советские лётчики-испытатели, чтобы избежать ядерной аварии, увели его от земли, и летят теперь вечно. И эти мальчики смотрят в небо, и им кажется, что над ними пролетает атомный самолёт, ведут его старики с длинными бородами, и пока они сидят там за штурвалами, ничего плохого в мире не случится. Это вроде фантастика, но самолёт на атомной тяге действительно пытались построить, в воздух даже подняли реактор, но потом от этой идеи отказались – дорого и слишком сложно.

Или другой текст – «Последний мамонт», в котором бывший лейтенант-фронтовик, ставший палеонтологом, ищет следы мамонта на острове Врангеля в 1951 году, а находит… Но фантастический роман не хочется пересказывать – так вот, и это тоже фантастика. Но другая.

– Что вы можете сказать о феномене массовой литературы? Существовал ли он всегда или это явление последних десятилетий? В чём причина появления масслита и так ли он страшен, как его малюют? Вы ведь даже читали курс по «Теории массовой литературы»...

Здесь важно уточнить, что всё это было давно, в прошлом веке, когда было естественное удивление от мировой массовой культуры, пришедшей в страну. Тогда, в девяностые, можно было задаваться вопросом, что в масскульте такого особенного, а теперь многие ответы получены, никто никого не «малюет». Есть традиции и спрос, уходящие в глубину веков, нет никакой оппозиции «массовая литература» vs «элитарная» в том смысле, что одна плохая, а другая – хорошая. Знаете, есть такое гениальное объяснение, которое приводит лесковский Левша: «Спору нет, что мы в науках не зашлись, но только своему отечеству верно преданные». И довольно часто пытаются оправдать скучный роман тем, что там – «повышенная духовность». Но это всё равно скучный роман, просто он выставляет перед собой, как заложников, какие-то дорогие людям образы. А в массовой культуре это не выходит – у нас народ прижимистый, он свой рубль просто так из кармана не достанет.

– Вы активно используете «Живой журнал», публикуете там фрагменты из книг... Как вы считаете, что даёт современному писателю интернет? И какие основные минусы у тесного взаимодействия литературы с Сетью?

Интернет даёт писателю массу возможностей. Он может заказать такси, купить себе ботинки в заморском магазине, заплатить за квартиру, прочитать новости. Поговорить, наконец, с одноклассником, который полвека живёт в другой стране. Нет, есть блогосфера – это пространство разговоров, очищенных от физического присутствия. Можно быть немытым и небритым, и твой прекрасный собеседник этого не узнает. Можно говорить с людьми на другом краю света, и в самый глухой ночной час ты не будешь одинок.

Литература в Сети живёт точно так же, как и везде, – опубликоваться легче лёгкого, заработать на жизнь – сложнее сложного. Весёлые короткие анекдоты чувствуют себя лучше, чем угрюмые романы с моралью, – и это тоже, как везде. Минусы заключаются в том, что Сеть очень нетребовательна, легко стать «почётным святым нашего городка», найти себе команду клакеров, которая писателя будет хвалить, и он понемногу разучится говорить. И это как в жизни, просто происходит быстрее. Тут тонкость – люди легко хвалят, но трудно покупают книги – бумажные или электронные. Финансовыми потоками всегда проверяется серьёзность слов и намерений.

– Как вы сами для себя определяете место и роль писателя (и литературы вообще) в жизни общества? Писательство по-прежнему служение и священнодейство или сегодня не стоит относиться к нему слишком серьёзно?

Можно очень быстро ответить, что литература очень важна, особенно сейчас... Сейчас, когда... Когда тяжело. И писатель не должен заниматься священнодейством и обязан выйти к людям. А ситуация непростая, и мы обязаны отразить. С улыбкой русский писатель должен приступить к своему нелёгкому труду. Потом мне нужно пару раз употребить слово «духовность» – это обязательно. И ещё лучше: необходимо прикосновение к корням, возвращение к истокам. Так ответ на ваш вопрос превращается в описание байдарочного похода. Но на самом деле я много лет назад написал такую программную статью «Клоуны и сценаристы», в которой говорится, что писатели уже не могут быть чиновниками исчезнувшего министерства литературы. У них есть выбор – стать клоунами (весёлыми и грустными), которые постоянно находятся перед публикой, но не имеют никаких гарантий, и сценаристами – людьми невидимыми для зрителя, но гораздо больше уверенными в своей востребованности.

Но это метафора, конечно.

Беседу вела Валерия Галкина

Теги: Русский путь и русский «Декамерон», Валерия Галкина

«ЛГ»-досье

Владимир Сергеевич Березин –

прозаик, эссеист, критик. Родился в 1966 году в Москве. Окончил МГУ и Литературный институт имени А.М. Горького. Автор многих книг, в том числе: «Свидетель», «Птица Карлсон», «Последний мамонт». Лауреат премии Общества им. Н. Карамзина (Цюрих), премии фонда «Знамя», премии «Золотой кадуцей» фестиваля «Звёздный мост», премии имени В. Одоевского и других литературных наград.

(с) Литературная газета